Нопэрапон или По образу и подобию - Страница 25

– Благодарю вас, Ольга. Я рад, что эта неприятная история закончилась столь удачно для вас и столь плачевно для нападающих, которые получили по заслугам. Скоро они предстанут перед судом. Сегодня у нас в студии собрались не только зрители, но и специалисты: юристы, сотрудники правоохранительных органов, представители федераций контактного карате и у-шу – сейчас мы попросим их прокомментировать этот случай…

– Врет, красавица, – неожиданно заявляет Олег, вставая. – Наверняка возвращалась домой не одна. Кто-то с ней был. По-видимому – серьезный парень. Профессионал. Он им всем и наломал. А эта… княгиня Ольга Святая! Подставлять дружка не хочет – с нее-то какой спрос? А человек мог подписку давать… Я, когда в Москве международный будо-паспорт получал, тоже давал, на год. Еще при Союзе.

– Похоже, – киваю я. – Эту только паралитик не изнасилует – а еще лучше, чтоб слепой! На такое чудо позариться…

Олег в ответ только хмыкает.

– Хотя и здесь непонятка, – добавляет он чуть погодя. – Если им профессионал навалял, почему эти… половозрелые… они-то почему молчат?! Чего боятся?! Догонит, мол, и добавит?

– Представляю вам гостя нашей студии, – соловьем разливается меж тем ведущий. – Сотрудник Харьковского городского управления милиции, заместитель начальника отдела по борьбе с э-э-э… – Эдик спешно роется в шпаргалках и, видимо, не находит искомого. – Пилипчук Анатолий Иванович. Пан Пилипчук, прошу!

Плотный усатый майор в форме встает со своего места в первом ряду и неторопливо поднимается на возвышение, замещать начальника отдела по борьбе чего-то с чем-то.

Ольга имеет счастье лицезреть его монументальную спину.

– Анатолий Иванович, прокомментируйте, пожалуйста, этот случай. Насколько правомочны были действия Ольги? Не превысила ли она пределов необходимой самообороны?

– Действия подвергшейся нападению девушки были абсолютно правомочны, – с видом валаамовой ослицы, изрекающей истины в последней инстанции, басит пан майор. – Ее действия адекватно соответствовали степени угрозы. Разумеется, следствие по этому делу только началось, но уже сейчас, ознакомившись с материалами дела, я могу с уверенностью заявить: пределы необходимой самообороны нарушены не были, ибо под угрозой находилось здоровье, а возможно, и жизнь Ольги! И если бы все потенциальные жертвы насилия могли постоять за себя, как наша героиня, – поверьте, преступность в городе значительно снизилась бы! К сожалению, милиция не всегда и не везде может успеть вовремя, и поэтому от имени сотрудников органов внутренних дел я могу только приветствовать…

Дальше пошла обычная телевизионная чехарда: камера на несколько секунд выхватывала то одно лицо, то другое, а Эдик совал зрителям под нос микрофон с просьбой высказать свое отношение к случившемуся.

Отношение оказалось на удивление единодушным: «Девушка молодец, а этих – давить и кастрировать!» В принципе, я присоединялся к общему мнению, вот только молодец, похоже, не девушка, а кто-то другой. Монах? Как же! Одному сявке он еще, может быть, и настучит по фейсу, если сявка не слишком здоровый попадется, – но шестерым?!!

Потом выступали юристы, пара разжиревших федерастов вкупе с преподавательницей «курсов самообороны для женщин» (чудеса! – о последней Олег отозвался с крайним уважением…), мелькали кадры с каких-то соревнований и тренировок, хмуро пытались оправдываться перед камерой двое задержанных насильников…

Закончилась передача на мажорной ноте: а ну-ка, девушки, а ну, красавицы, пускай дрожит от вас шпана!.. А умелая самооборона в нужных пределах – залог здоровья и безопасности!

Пришел закончивший уроки Сережка – смотреть свои мультики, – и мы с Олегом перебрались в кабинет. Вернулась из магазина жена, поинтересовалась, нужен ли нам кофе, и, выяснив, что таки нужен, отправилась на кухню колдовать над джезвой. Потому как я тиран и деспот и нещадно ее эксплуатирую. Вот кофе, например, готовить заставляю… когда самому облом.

Мы расположились в креслах и посмотрели друг на друга.

Оба понятия не имели, с чего начать.

Олег

Молчание не тяготило. Привыкли. Помню, бабушка моей жены, милейшая старушка, все никак взять в толк не могла, за что ее внучка гонят в другую комнату. Работают? Мешаю?! Да этот, рыжий, все на диване сидит сиднем и бородищу дергает, а наш по комнате кругами, кругами, как скаженный… работнички…

У бабушки было другое, единственно верное представление о трудовом процессе.

Впрочем, людям свойственно заблуждаться. У меня, например, тоже было и есть другое представление о способах разогнать насильников. И не у меня одного. Димыч явно удивился, когда я возликовал душой, увидев на экране Хаврошечку из «самооборонки». А я ждал, долго ждал, пока… и дождался.

Хаврошечка – это дело особое. Я тогда подвизался стажером у инструктора первого года, втайне пыжась от гордости, когда к нам привели этот чурбанчик на ножках. Девочка была, что называется, в теле: литая, будто резиновая, и при полном отсутствии комплексов относительно внешности. Сперва мы прозвали ее Крошкой, потом Крошечкой; а там и до Хаврошечки рукой подать.

Через три года ее на экзамене вытащил в круг сам Шеф. Событие редкое и, можно сказать, знаменательное. Когда вдребезги извалянная в песке Хаврошечка наконец вынырнула из этого самума, она плакала. Некий защитник угнетенных, чудом попавший на экзамен (или он просто околачивался в лесу поблизости?), выпятил грудь и подошел к Шефу. «На женщинах оттягиваешься? – драматическим тенором осведомился доброхот, не ведая, что творит. – А если на мне?» Шеф подумал. Затем обвел нас взглядом невинного младенца и подумал еще. «Давай», – наконец согласился он; и, клянусь, глазки у этого модельного шкафа «Гей, славяне!» стали раскосыми, до ужаса напомнив взгляд Шефова учителя, Хидео Хасимото по кличке Эйч. «Какие правила?» – доброхот заподозрил неладное, но отступать счел недостойным настоящего мужчины. «Правила? – искренне удивился Шеф, сияя круглой луной, заменявшей ему физиономию. – Никаких правил. Ты ведь вызвал меня в присутствии моих учеников…» И когда доброхот наотрез отказался геройствовать без правил, Шеф набрал полную грудь воздуха (а там было куда набирать!), после чего хвойно-лиственные леса по оба берега Северского Донца сотряслись от дикого рева: