Нопэрапон или По образу и подобию - Страница 41

Мотоеси в упор смотрел на актера-ситэ, ожидавшего: что скажет сын великого Дзэами? Смотреть дольше было неприлично, но юноша все никак не мог отвести взгляд от лица того, кто мгновением раньше декламировал финальный монолог, склоняясь над колодезным срубом, заглядывая в воображаемую воду…

Холод пробрал юношу до костей.

Сырой, не зимний, даже не холод – скорее осенний озноб, когда стоишь на самом берегу реки или… над колодцем? Или это я – колодец, запертый в темнице сруба; колодец, куда заглядывает кто-то – кто? Незнакомое лицо чуть смазано из-за переливающихся на поверхности воды бликов; ожидание указаний; спокойное, вежливое безразличие; легкая заинтересованность…

Упрек вырвался сам:

– Ты не увидел своего отражения в колодце! Увидишь – сыграешь как надо!

Актер-ситэ поклонился так низко, как еще никто и никогда не кланялся Мотоеси.

3

– Заходи, сынок, заходи! Видишь, у нас гость!

Богатый паланкин, украшенный зелеными лентами со знакомым девизом, а также скучающих рядом во дворе вооруженных слуг – все это Мотоеси заприметил еще издалека, поэтому появление в доме господина Уэмуры не было для юноши неожиданностью. Еще в Киото господин Уэмура, сенагон Высшего Государственного совета, слыл большим поклонником театра Но и лично Дзэами Дабуцу, нередко захаживая к актерам в гости.

Или приглашая отца и старшего сына к себе.

– Да продлятся ваши годы, господин Уэмура! Благополучно ли доехали?

– Благополучно, благополучно, – усмехнулся в пышные усы Уэмура, оборотившись к вошедшему. – Мы с твоим отцом как раз говорили о «Парчовом барабане». Послушай и ты.

Мотоеси поспешно присел в углу и стал почтительно внимать рассказу сановника.

Слух о премьере новой пьесы великого Дзэами, состоявшейся вопреки злоумышлениям, быстро докатился до столицы, обрастая по дороге новыми подробностями. Воля богов! Гениальная игра молодого Мотоеси, спасшего спектакль! Провал каверзы Онъами-племянничка! Слыхали – актеришке-изменнику теперь в лицо плюнуть и то противно…

Онъами скрежетал зубами; в сердцах выгнал переманенного актера, которому отныне была прямая дорога в нищие, ибо ни в одной труппе ему больше не нашлось бы места. Но злоба завистника была бессильной: болтать и насмешничать людям не запретишь, будь ты хоть трижды любимцем сегуна!

Кстати, о сегуне. Слухи о триумфе Будды Лицедеев докатились и до него. Разумеется, вникать в интриги и перипетии, связанные с премьерой, сегун не стал: просто вызвал к себе своего любимца Онъами и приказал разыграть перед владыкой «Парчовый барабан».

Дабы он, сегун Есинори, мог взглянуть и лично оценить: так ли хороша пьеса, как о ней говорят?

Перечить своему покровителю Онъами не осмелился и, раздобыв свиток с текстом, рьяно принялся за постановку.

Которую и осуществил в небывало короткий срок.

* * *

– …Я тоже был на этом спектакле, – не преминул отметить господин Уэмура. – Должен поздравить вас, Дзэами-сан: вы снова превзошли самого себя! Я получил истинное наслаждение от «Парчового барабана» – даже в исполнении труппы вашего племянника. Да, я понимаю: вы, мягко говоря, не любите его… Но надо отдать ему должное: он и его труппа сыграли пьесу весьма неплохо! Я верю, что ваш младший сын Мотоеси вне сравнений, – да только и Онъами не ударил лицом в грязь! Ведь именно он играл старика садовника, а позже – его неуспокоенный дух. Вот только…

Сановник замялся, расправил складки шелкового одеяния; пальцами похрустел.

Старый Дзэами почтительно ждал.

Ждал и юноша.

– …Понимаете, ваш племянник намеренно выпятил некоторые нюансы, акценты… Я полагаю, они, конечно, присутствовали в вашей пьесе, но вряд ли играли решающую роль! Старик в исполнении Онъами больше негодует, чем страдает, а позже – торжествует, сводя с ума подшутившую над ним даму! А дама слишком сильно раскаивается в содеянном. То есть любовь и страдания как бы отходят на второй план, а сквозь них проступает конфликт дерзкого простолюдина и надменной красавицы из знати, причем простолюдин в конце одерживает верх…

Господин Уэмура недаром слыл знатоком театра.

Он действительно уловил всю тонкость оттенков.

– Да как он посмел так исказить!.. – гневно выдохнул старый мастер Но. – Я говорил о любви, о сводящей с ума страсти, для которой не существует ни возраста, ни происхождения, – а он…

– К сожалению, все произошло именно так. Сегун впал в ярость, после спектакля он потребовал к себе Онъами, но этот хитрец… разумеется, я не присутствовал при их разговоре, но вы же знаете, во дворце всюду уши!.. Так вот, Онъами заявил напрямик: «Я сыграл эту пьесу только лишь по повелению моего господина. Видит небо, я не хотел ее ставить, зная о сомнительности содержания, – но такова была ваша воля, мой повелитель! Я всего лишь зеркало, где отразился дряхлый смутьян Дзэами Дабуцу. Дозволено ли было мне скрыть от моего повелителя истинную суть?! Карайте, вот он я! – честный актер и верный подданный!»

Господин Уэмура вновь замолчал, вороша тонким медным прутом рдеющие в жаровне угли. Господин сенагон с детства любил это делать сам, не прибегая к помощи слуги.

У каждого – свои причуды.

– В итоге неудовольствие сегуна миновало хитреца и обратилось на вас, уважаемый Дзэами-сан! Но открыто его выразить или подвергнуть опальных новой опале, – усмешка встопорщила усы сановника, – сегун не решился: это значило бы признать правдой все те намеки, которые якобы содержатся в «Парчовом барабане». Поэтому он ничего не стал предпринимать. Но дал понять Онъами: если фаворит сам, от своего имени предпримет некие тайные или явные, пусть даже и не вполне законные, шаги – власти закроют на это глаза.